Прибыл в школу в 1916 году. Хотя валлийский мне был незнаком, латынь моя не вызвала вопросов.
В 1920 году, будучи в Москве на каникулах, познакомился с группой Кольцова "заболел" генетикой - новой наукой. По возвращении в Школу оказался в конфликте с некоторыми преподавателями, особенно же - с Мерлином, которому высказал в глаза обидное. Директор в долгу не остался.
В результате покинул Школу после 4 курса и стал генетиком-исследователем.
1920-1922 - учился в МГУ, однако, как и Школу, официально не закончил и диплома не получил. Что, впрочем, в это время никого не смущало.
1922—1925 Преподаватель биологии на Пречистенском рабфаке в Москве.
1923-1925 Ассистент на кафедре зоологии у Кольцова в Московском медико-педагогическом институте
1921—1925 Научный сотрудник Института экспериментальной биологии в составе Государственного Научного Института при Наркомземе (ГИНЗ).
С начала 20-х годов участвовал в работе неформального семинара, организованного группой С. С. Четверикова в институте Кольцова («Дрозсоор», или «совместное орание по поводу дрозофилы»), из которого вышли многие советские генетики.
1922-1980 год - биография и научные приключения в точности совпадают с общеизвестными.
В 1947 году из карагандинского лагеря меня, умирающего от голода и теряющего всякую надежду, перевели в Снежинск... Кто вмешался в мою судьбу, мне так точно и не известно. Я не исключаю, что помог кто-то из Школы.
В 1970-х я всё более остро ощущать однобокость, неполноту развития научного знания и технического развития человечества. Неверную, порочную расстановку приоритетов как в СССР, так и на Западе. Попытки "бить тревогу" в это время оказываются всё менее эффективными. Система образования в СССР всё более уходит в начётничество и узкую специализацию. Лишь в немногих вузах класа Физтеха "держится" близкий мне дух обучения. Всё чаще я тоскую по Кармартену.
Смерть супруги, близкого человека и лучшей коллеги, приводит к тому, что какое-то время я живу воспоминаниями и прошлым, а настоящее всё быстрее пролетает мимо. "И снится мне, что я от поезда отстал".
1980 год. Олимпиада в Москве. На квартире преподавателя МФТИ Гольдина Льва Лазаревича стихийно возникает мозговой штурм на тему "статистические закономерности в биогеоценозах".
Тут присутствует двоюродная внучатая племянница хозяина Паола Гольдини-Ронерри, врач и переводчик итальянской олимпийской команды.
Высказывается ключевая "крамольная" мысль:
"Никакая статистика, никакие вероятности не могут помешать отдельной особи оказаться в нужном месте, в нужных условиях и сделать что-то нужное!"
Так рождается немного сумасшедшая гипотеза. Да, сейчас "благодаря" Хиросиме, Нагасаки, Тоцким учениям у нас есть статистика по практически ВСЕМ людям, которым (рано или поздно) стало ХУЖЕ от воздействия радиации. И статистика неумолима.
Но ничто не мешает из ста человек "отдельным особям", одному, двум людям, которым стало ЛУЧШЕ - "выпасть" из статистики, не обращаясь к врачам лет по двадцать (пока не сломает руку-ногу!), переехать в другую деревню, область, страну.
Ощущение здоровья не так просто превратить в данные физического эксперимента.
И тут Паолу буквально прорвало. Она рассказала то, что выглядит сказочно фантастически, но что она к этому моменту ТОЧНО ЗНАЕТ.
Её родной город Кормонс 24 октября 1917 года оказался в зоне применения химического оружия в битве при Капоретто
10 июля 1976 года вместе со своим отцом, тоже врачом, она была в Севезо
Эти два крупных и несколько других, более мелких событий её жизни позволили увидеть то, что прошло мимо официальной статистики. Людей, которым вещества общеядовитого действия, диоксины не так страшны, как прочим. Ионизирующее излучение - ещё более "статистическое" явление, чем химические реакции. И можно "нащупать" те самые "приметы судьбы", которые позволят увидеть этот самый "плюс вместо минуса".
"Но мы же учёные, а не сказочники!" - говорит Гольдин. Позже, в 1984 году, он получит Государственную премию СССР за создание Медицинского протонного пучка. Но это будет позже...
Я же слушаю намного внимательнее. Подборка фактов, уводящих возможные исследования туда, куда сейчас и здесь, в стране торжествующего материализма, не ходят. Маргинальшина? Чудеса? Нет. Лишь более широкий взгляд на науку и эксперимент. Характерный скорее для Школы в Кармартене...
Нам с Паолой удаётся сформулировать цели и задачи этого, "широкого" эксперимента. Но я говорю:
Паола вздрагивает и тихо отвечает. Мне одному. Такой ключ есть. И решение принято.
Паоле удаётся остаться в СССР - как переводчику. Потом, как врачу, получить назначение в Обнинск. И после 1981 года мы "уходим в тень".
В течение последующих 30 лет наша с Паолой жизнь - это именно эксперимент. Поиск тех самых ключевых условий и событий, которые складываются в мозаику.
Помимо основного результата - сложенного целиком паззла и рождения дочери, нам удалось получить и опубликовать много менее значительных данных.
Юг Белоруссии после Чернобыля, где находящиеся за пределами формальной 30-километровой зоны населённые пункты не были оперативно расселены. Статистика по ним то тщательно засекречивалась, то публиковалась в научных журналах без точных ссылок. Нас же интересовала не совсем статистика. Судьбы отдельных людей. Единичные карточки из районных поликлиник...
2012 год. Мы не говорим вслух, не озвучиваем, но ощущаем, что устали. Наш эксперимент завершён, всё, что хотелось опубликовать - опубликовано и, к слову, не шокировало и не всколыхнуло научный мир.
Перестать метаться по свету. Выдохнуть. Успокоиться.
И я говорю себе - "только в Кармартене мы могли бы не возиться с переоформлением бумаг, не разговаривать с чиновными людьми по которому разу, не задумываться о том, насколько возраст соответствует внешности, а привычки и манеры выбиваются из местной моды. Не опасаться, в конце концов, излишнего внимания к нам самим как к объектам возможных исследований".
Мы всерьёз думаем о том, примут ли нас в Кармартене, и что для этого стоило бы предпринять.
Однако обычный пришедший по почте конверт с приглашением посетить Школу в качестве гостя опережает наши планы.
И, собрав лишь самые любимые и необходимые вещи, отдав ключи от очередной квартиры едва знакомым людям, мы уезжаем из России.
Для меня эта поездка - возврашение домой. С каждым шагом, с каждой ступенькой есть ощущение правильности, настоящести. И из Лондона мы едем на поезде в одном купе с первокурсницей Креддилад Морган. И который раз я вижу - вечно не правы те, кто считает "нынешнее поколение" хуже "нашего".
"И пусть мы не такие уж плохие. Идут за нами те, кто лучше нас".
Я почувствовал здесь страх. Которого не было тогда.
У Школы всегда были свои, особенные отношения со Временем. Но впервые Время повело себя так, как никогда ранее. "Омела не цветёт" - ошарашенно говорит Мерлин на педсовете, куда совершенно обыденным тоном пригласил и меня...
И я оглядываюсь на себя, на Паолу... На те странно занавешенные чёрным полиэтиленом часы на вокзале перед поездом. И вытащенная из гадательной колоды карта подтвердила - "не заигрывай с вечностью"...
Что-то НОВОЕ, нарушение привычного.
Мы оказались не единственными гостями Школы. Духи Аннуина пришли, и мне послышалось, что они "требуют свою долю". Долю чего?
Лекция профессора Эшлинг об этикете общения с духами ничего не объяснила. Но превратила этот кусочек страха, опасения перед неизвестным в... набор правил этикета, соблюдать который не так уж сложно. И я который раз выдохнул. Школа, как и много раз до того, РАБОТАЕТ. Изучать ли приметы времени, учить ли лисий этикет, узнавать ли правила общения с эхом. Нормально. Может быть сложно. Опасно. Но не страшно.
Лишь к наступлению рождества я понял, что ощущаемый мной страх - это МОЯ эмоция, накопленная за почти век жизни. В Германии и СССР, в лагерях и шарашках. Примета времени. Пронизывающая все социумы, самая простая эмоция для манипуляции людьми. Я никогда не позволял себе показать его, ни в каких, самых жутких ситуациях. Не позволял парализовать мою волю. От него стремился избавить своих учеников, сотрудников и последователей.
Но он застревал во мне как песок. И его запах, как кусочек лондонского смога на занятии у Тарквиния Змейка, я принёс с собой.
И я оказался скован страхом и переполнен сомнением (надо, надо было лучше учить этот предмет!). Искал интригу. Да какая, блин, теперь разница, кто писал то приглашение?!
Я больше не гость. И страх окончательно остался за порогом Школы.
В этих же событиях я был лишь зрителем. Представителем городского магистрата города Руана. И так и остался зрителем. Простая, бесхитростная искренность Жанны - и иезуитские выверты судей. Я знаю, здесь не могло в открытую прозвучать "Зачем врёте, я не так говорила!"(цитата из фильма "Сказка Странствий"), но это витало в воздухе. Политический заказ процесса и единственно возможный приговор были ясны всем.
Отчаянные, решительные люди спасли Жанну. Силой оружия.
И финал очень остро и точно показал:
В связи с нашим появлением возникает набор необычных для школы прецедентов.