На допросе я попросил ручку и бумагу и, вместо признаний просто нарисовал и написал на пронумерованных листах схему аппарата, все формулы и реакции, все таблицы применения. И подписал.
Били упорно.
Второй раз дописать не дали.
Иногда мне кажется, что нет ни России, ни СССР. Тогда я спрашиваю себя - а что есть? Неужели только вот эти бараки, окрики охраны, ругань и работа-работа-работа.
Да, я и здесь спасаю и лечу людей. Порой просто вовремя вмешавшись. Вовремя и умело перетянуть перебитые сосуды..
Но все это вряд ли стало бы возможным, если бы не одна встреча в первый же год в лагере...
- Ивашенцев? Не узнаю что-то, уж очень лицо попорчено, да и 30 лет...
- Не имею чести...
- Имеешь, нос не вороти, дворянская кость, старая кровь, мать твою ети, под забором ... глоти!
1905 год, больничка Мандельштама, три пули вытаскивал и пробитое легкое мне штопал, еще присмеивался,
что на диво живучий работяга, да от заражения крови остерегал.
- Да, было дело, много кого зашивал, Михайло.... нет, отчество не припомню.
- Дак не называл никто отчества, про тебя я тож только фамилию и услышал! - Михайло закашлялся
плохо, туберкулезно. - Я тут в ентом бараке главный, и учетчиком поставлен. Так что помогу. И по
старой памяти, и надеюсь, что кашелюку моего...
- Не смогу помочь, нет еще от чахотки надежного средства. Я точно знаю, в моей лаборатории как
раз и работали над этим. Мышей лечить получалось. Редко.
Сощурился Михайло, выругался пуще прежнего:
- А если попробовать? Много ли надо?
- Оборудование я по памяти сделаю, там детали не сложнее самогонного аппарата. Микроскоп добыть
придется. Сложнее асептики добиться, чистоту соблюсти. Тем более тут, переведут куда - и с нуля все.
Ну и плесень найти нужную может оказаться непросто. Много мороки, а результат обещать не могу.
- Вижу, глаза загорелись. Вижу, не так мне жить хочется, как тебе - работать...
Вот какой выворотень у нас с тобой - работяга вором-белоручкой стал, а дворянин-белая кость пахать удумал.
- Я честно и прямо вам говорю, скорее всего не получится. Как повезет.
- А мне фартит. Пиши что нужно, сколько денег моих есть все в могилу не унесу, и связи есть.
И работай. Не вылечишь меня, мож кого другого вытащишь.
Лагерный лазарет с ужасным, вечно пьяным фельдшером. Единственная забота его - выписать справку о болезни за мзду. Ни малейшего доверия, ни следа лекарств. Не попадаться ему ни в коем случае. Сдаст сразу в морг.
Безрадостной была эта работа очень, очень долго. Уголовник Михайло слово сдержал, добыл все. Вид плесени, что запомнился в Париже, я не нашел. Три других in vitro травили бактерий как положено, но мыши мерли.
- может, Химик из 5 блока поможет? - спросил однажды Михайло.
Химик оказался профессором казанского университета, который варил тут шесть видов лютой наркоты из, как он сам любил говорить, "любого говна".
Он посмотрел на мой аппарат, хмыкнул и стал читать записи.
- Нагрев и время разрушает.
Он размашисто нарисовал две структурных формулы.
- Этот твой нестойкий, а этот - тот, что у тебя получался раньше. Экстрагировать вот этим эфиром
попробуй. Сам получишь эфир?
- Нет.
- Принесу. У меня его всегда достаточно.
Первая вылеченная мышь сбежала, выпрыгнула в щель. От волнения руки мои не слушались совершеннно, и я не в силах был закрыть запор клетки. Живи счастливо, отчаянная, весь свой короткий мышиный век. Прости меня, сумасшедшего старика. Бог мой, не оставь ни меня, ни мышь эту славную в этой юдоли, позволь нам радости вкусить кроху малую, не обидь той радостью ни обидчиков наших, ни злых, ни негодных.
Михайло же к этому моменту умер, но отблеск его авторитета, уважение Химика и тихая ползучая слава хранили меня надежно.
Кустарно изготовляемый пенициллин из выращиваемых на тряпках грибков заработал снова.